Главная страница.

При рассмотрении древней этнической истории Палестины нас будет интересовать, прежде всего, наличие в ней арийского элемента. Судя по имеющимся данным, таковой элемент в обозримой истории достигал ее территории несколько раз. Первая арийская волна, источником которой послужили занятые баденской культурой земли на среднем Дунае, докатилась до Палестины в 34-33 вв. до Р.Х. Этот миграционный поток, прошедший по территории Болгарии, Македонии, Греции и Турции (Троя Ib), принес с собой такие элементы раннеарийской культуры, как постройки с апсидами на укрепленных поселениях, серая керамика, примитивный гончарный круг и орудия из меди. Их следы обнаружены на территории Палестины в Мегиддо, Иерихоне, Библе и других местах (Marija Gimbutas. Das Ende Alteuropas. Innsbruck, 1994. S. 63).

В отличие от первого арийского миграционного потока, пришедшего на Ближний Восток с северо-запада, вторая волна расселяющихся ариев достигла территории Палестины с северо-востока. О ней стало известно после находки археологами большого количества египетских архивных документов, которые по-новому осветили историю Передней Азии во 2-м тысячелетии до Р.Х. Многие из этих документов содержали имена правителей мелких государств Сирии и Палестины, имеющие очевидно арийское происхождение. Так, известно о военной коалиции, возникшей в 14 в. до Р.Х. против семитского царя Урусалима (будущего Иерусалима) по причине его союзнических отношений с фараоном Египта. В состав этой коалиции входили, в числе прочих, царь города Кеилах (неизвестного Танаху) в области Хеврона по имени Суваардата и царь города Акшапа (в Танахе Акшаф) Индраута. Имя первого происходит от ведического слова svar или suar («Солнце») и означает «Созданный Солнцем», а имя второго имеет точное соответствие в Ригведе – Индрота и означает «Тот, кому помог Индра». Обнаруженные археологами документы содержат и другие имена арийского происхождения – царя Мегиддо Биридии, царя Аскалона Видии, царей Акры Зататны и Сураты, царя Дамаска Бирьявазы и пр.

Уже ранее было известно, что государство Митанни на территории нынешнего северного Ирака в 16-14 вв. до Р.Х. имело царскую династию и правящую аристократию арийского происхождения. Теперь же стало ясно, что группы ведических ариев, отколовшиеся от основного потока расселения, шедшего из южнорусских степей на полуостров Индостан, не только осели в Междуречьи, но и достигли Средиземного моря в районе Сирии и Палестины. Произошло это, скорее всего, в конце 17 – начале 16 вв. до Р.Х., в период правления в Нижнем Египте гиксосских завоевателей. По всей видимости, именно их представляют светловолосые люди, изображенные на стене гробницы египетского фараона Сети I (1290-1279 гг. до Р.Х.) в Долине царей. В сопроводительной надписи они именуются «царями Ретену» (египетское название Палестины и Сирии).

Филистимляне, которые прибыли на Ближний Восток в составе «народов моря» в 12 в. до Р.Х., также были народом арийского корня. Танах, рассказывая о столкновениях евреев с филистимлянами, постоянно именует последних «необрезанными» (ARELIM). Подобное определение никогда не применяется к врагам евреев семитского происхождения, включая ханаанеев. Археологические раскопки показали, что источником материальной культуры филистимлян была культура Микенской Греции, а лингвисты предложили убедительные индоевропейские этимологии для слов из их языка, упоминаемых в Танахе. С 12 в. до Р.Х. филистимляне владели пятью городами на южном побережье Ханаана. Они исчезли со страниц истории в 6 в. до Р.Х. после того, как их земли были завоеваны Вавилоном.

Именно от филистимлян евреи должны были заимствовать представление о происхождении северных народов от единого предка по имени Иапет (в еврейском произношении Иафет). Согласно греческой священной истории, изложенной, в частности, Аполлодором, внуки титана Иапета Девкалион и Пирра возродили человечество после потопа:

Девкалин был сыном Прометея. Он царствовал в области Фтии и женился на Пирре, дочери Эпиметея и Пандоры: это была первая женщина, которую вылепили боги. Когда же Зевс захотел истребить медное поколение, Девкалион по совету Прометея сделал ковчег и, вложив в него необходимые припасы, сел туда вместе с Пиррой. Зевс разразился с небес страшным ливнем и залил водой большую часть Эллады, так что все люди погибли, за исключением немногих, которые укрылись в расположенных поблизости высоких горах. В те времена расступились горы в Фессалии и покрылись водой все те области, что расположены за Истмом и Пелопоннесом. Девкалион же носился в своем ковчеге по морю девять дней и девять ночей и причалил к Парнасу. Там, когда ливень прекратился, он вышел на берег и принес жертву Зевсу Фиксию. Зевс, послав к Девкалиону Гермеса, разрешил Девкалиону просить у него все, что ни захочет, и Девкалион пожелал возродить людской род.
(Мифологическая библиотека. I, VII, 2)

Одним из сыновей Девкалиона и Пирры был Эллин, чьи сыновья Дор и Эол стали прародителями дорийцев и эолийцев, а внуки Ахей и Ион – ахейцев и ионийцев.

Согласно родословной Иафета, изложенной в Книге Бытия, его сыновьями были Гомер (киммерийцы), Магог (лидийцы), Мадай (мидяне), Иаван (греки-ионийцы), Фувал (хетты-каппадокийцы), Мешех (фригийцы) и Фирас (фракийцы). Гомер родил Аскеназа (скифы), Рифата (пафлагоняне) и Фогарму (лувийцы), а сыновьями Иавана были Елиса (греки-элидяне), Фарсис (греки-тарсяне), Киттим (греки-киттийцы) и Доданим (греки-родосцы) (Быт. 10, 2-4). Как греческая священная история, так и еврейская сходятся в том, что Иапет был прародителем северных народов арийского корня (иапетитов). Объяснить это можно только заимствованием евреями генеалогического мифа филистимлян.

Из всех земель Палестины нас более всего интересует ее северная часть – Галилея. Христос был урожденным галилеянином, как и все его ученики (Деян. 1, 11; 2, 7), за исключением предателя Иуды Искариота и Шауля-Павла, примкнувшего к апостолам уже после окончания земной жизни Спасителя. Иисусу Галилеянину (Мат. 26, 69) неоднократно противопоставляются иудеи как таковые (Иоан. 6, 41; 7, 1, 15, 35 и т.д.). Из Евангелий мы узнаем, что жители Галилеи отличались от иудеев, в том числе, своим языком (Мат. 26, 73, Мар. 14, 70). Чтобы понять причины подобного отличия, необходимо обратиться к истории этой области.

Слово GELIL означает по-еврейски буквально «округ»; в Танахе северная оконечность Израиля именуется просто HA-GELIL: «На что Хирам, царь Тирский, доставлял Соломону дерева кедровые и дерева кипарисовые и золото, по его желанию, – царь Соломон дал Хираму двадцать городов в земле Галилейской (BE-ERETS HA-GALIL)» (3 Цар. 9, 11). В Септуагинте это имя нарицательное уже везде передается как имя собственное Galilaia.

Галилея, географически отделенная от остальных земель Палестины Изреельской долиной, даже как самая северная область в составе Израильского княжества была населена в основном неевреями. Об этом свидетельствует повествование Книги Судей об обстоятельствах расселения в Ханаане колен Завулона, Асира и Неффалима, занявших земли будущей Галилеи: «И Завулон не изгнал жителей Китрона и жителей Наглола, и жили Хананеи среди них и платили им дань. И Асир не изгнал жителей Акко и жителей Сидона и Ахлава, Ахзива, Хелвы, Афека и Рехова. И жил Асир среди Хананеев, жителей земли той, ибо не изгнал их. И Неффалим не изгнал жителей Вефсамиса и жителей Бефанафа, и жил среди Хананеев, жителей земли той; жители же Вефсамиса и Бефанафа были его данниками» (Суд. 1, 30-33).

Выражение «жил среди» свидетельствует о том, что еврейские завоеватели были лишь незначительным меньшинством среди ханаанейских обитателей севера Палестины, который резко отличался этим от более южных земель, где мощные колена Иуды и Ефрема сумели полностью подчинить себе доеврейское население. Израильский царь Иеровоам II (781-754 гг. до Р.Х.) в ответ на «бедствие Израиля, весьма горькое» (4 Цар. 14, 26) предпринял широкомасштабную военную кампанию и сумел подчинить власти Самарии северные земли «от входа в Емаф до моря пустыни» (4 Цар. 14, 25). Однако никакого влияния на демографическую ситуацию в Галилее это не оказало, о чем свидетельствует Исайя, пророчествовавший около 742-700 гг. до Р.Х.: «Прежнее время умалило землю Завулонову и землю Неффалимову; но последующее возвеличит приморский путь, за-Иорданскую страну, Галилею языческую (GELIL HA-GOYIM). Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет» (Ис. 9, 1-2).

В правление Факея (740-731 гг. до Р.Х.) население северных областей Израильского царства, включая Галилею, было уведено в плен ассирийским царем Тиглатпаласаром: «Во дни Факея, царя Израильского, пришел Феглаффелласар, царь Ассирийский, и взял Ион, Авел-Беф-Мааху, и Ианох, и Кедес, и Асор, и Галаад, и Галилею (HA-GALILA), всю землю Неффалимову, и переселил их в Ассирию» (4 Цар. 15, 29). В ассирийских царских летописях эти события описываются под 734 г. до Р.Х. в рамках похода в Филистимскую землю. Тиглатпаласар заявляет: «Эту землю на всем ее протяжении я превратил в область Ассирии, посадил своих чиновников, наместников над ними. Всех ее обитателей вместе с их имуществом я увел в Ассирию. Их царя Пекаха (Факея) я убил» (E. Schrader. Die Keilinschriften und das Alte Testament. Giessen, 1883. S. 256). В 722 г. до Р.Х. при Саргоне II ассирийцы окончательно завоевали Израильское царство и увели в плен его население: «В девятый год Осии взял царь Ассирийский Самарию, и переселил Израильтян в Ассирию, и поселил их в Халахе и в Хаворе, при реке Гозан, и в городах Мидийских» (4 Цар. 17, 6).

В 1-й Маккавейской книге (ок. 1 в. до Р.Х.) наряду с просто Галилеей (1 Макк. 5, 14, 17-23, 55; 10, 30; 11, 63; 12, 47, 49) упоминается «Галилея иноплеменник» (Galilaia allophylon) (1 Макк. 5, 15), т.е. в Маккавейскую эпоху это понятие включало уже не только иноплеменный округ возле Кедеса (1 Макк. 11, 63), но также и лежащие далее к югу местности до большой равнины к юго-востоку от Птолемаиды (1 Макк. 12, 47, 49). Но даже в Галилее в широком смысле евреи составляли тогда лишь незначительное меньшинство. Первое свидетельство об участии населения этой местности в иерусалимском культе в послепленное время можно видеть в утверждении 2-й книги Паралипоменон о том, что во времена Езекии «некоторые из колена Асирова, Манассиина и Завулонова смирились, и пришли в Иерусалим» (2 Пар. 30, 11). Земли колена Завулонова примерно соответствовали тому, что впоследствии называлось нижней (южной) Галилеей, на юге с ними граничило колено Манассии, на севере – колено Асира. То, что летописец переносит события своего времени (3 в. до Р.Х.) во времена Езекии, свидетельствует об участии части населения Галилеи в культе, отправлявшемся в Иерусалимском храме.

Однако евреи составляли там лишь незначительное меньшинство, о чем красноречиво свидетельствует повествование 1-й Маккавейской книги. После начала восстания против сирийцев в Иудее в 166 г. до Р.Х. к Маккавеям прибыли послы от галилейских евреев с сообщением о том, что на них идет войско из Птолемаиды, Тира, Сидона и «всея Галилеи иноплеменник» с целью истребить их. Тогда Симону Маккавею для похода было дано три тысячи воинов: «И отправился Симон в Галилею и произвел много сражений с язычниками, и разбиты им язычники. Он преследовал их до ворот Птолемаиды, и пало из язычников до трех тысяч мужей, и он взял добычи их. Также взял он с собою находившихся в Галилее и Арваттах [иудеев] с женами и детьми и со всем имением их и привел в Иудею с великою радостью» (1 Макк. 5, 21-23). Таким образом, вследствие этих событий в Галилее не осталось даже того незначительного еврейского населения, которое в ней было.

В правление Маккавеев Иуды (166-160 до Р.Х.), Ионафана (160-143 до Р.Х.) и Симона (143-135 до Р.Х.) Галилея оставалась вне сферы еврейского влияния. То же можно утверждать в целом и о годах правления Иоанна Гиркана (135-104 до Р.Х.), завоевания которого, по сообщениям Иосифа Флавия, простирались не дальше Самарии и Скифополя (Иудейские древности. XIII, 10, 3; Иудейская война. I, 2, 7). Только при Аристовуле I (104-103 до Р.Х.) Галилея, составлявшая тогда южную часть Итуреи, попала под власть иудеев, как об этом повествует тот же Иосиф Флавий: «Это были его [Аристовула] последние слова, с которыми он умер, успев процарствовать один только год. Правда, он выказывал себя другом греков, но зато он оказал и большие услуги своему отечеству, ведя войну с Итуреей и присоединив значительную часть этой страны к Иудее, причем принудил тех из итурейцев, которые захотели остаться в своей области, принять обрезание и жить по законам иудейским. По природе своей он был человеком мягким и очень застенчивым, как о том свидетельствует от имени Тимагена и Страбон, говоря: Этот человек был мягок и принес иудеям большую пользу, потому что расширил область иудейскую и поселил среди своего народа часть итурейцев, принудив их принять обряд обрезания» (Иудейские древности. XIII, 11, 3). (То, что Иосиф Флавий не называет в процитированном отрывке Галилею ее обычным именем, объясняется его зависимостью в данном случае от греческих источников – Страбона и, вероятно, Николая Дамасского.) Впрочем, правление Аристовула I продлилось всего один год, а за ним последовало бурное правление Александра Янная (103-76 до Р.Х.), поэтому действительное насаждение иудаизма в Галилее следует относить скорее к годам царствования набожной иудейки Александры Саломеи (76-67 до Р.Х.).

При этом распространение иудаизма в Галилее не могло сопровождаться сколь-либо значительной еврейской этнической колонизацией уже потому, что для нее просто не было места. Иосиф Флавий сообщает, что Галилея «очень плодородна, изобилует пастбищами, богато насаждена разного рода деревьями и своим богатством поощряет на труд самого ленивого пахаря. Немудрено поэтому, что вся страна сильно заселена; ни одна частица не остается незанятой; скорее она чересчур даже пестрит городами, и население в деревнях, вследствие изумительного плодородия почвы, также везде до того многочисленно, что в самой незначительной деревне числится свыше 15 000 жителей» (Иудейская война III, 3 2).

Вывод, который делает по данному вопросу в своих «Исследованиях по истории Галилеи» немецкий историк Арманд Каминка, однозначен: «Необходимо – в опровержение часто повторяющейся в богословских сочинениях хронологической путаницы – определенно указать на то, что о “еврейских” жителях Галилеи в век Иисуса и даже 100 лет спустя можно говорить разве что как о “колонистах из Иудеи”, которые могли образовывать лишь отдельные рассеянные общины в крупнейших городах, кроме Тивериады (но, по всей видимости, нигде в сельской местности). О евреях и еврействе в Галилее в чисто религиозном смысле можно говорить лишь с конца второго века от Рождества Христова» (A. Kaminka. Studien zur Geschichte Galilaeas. Berlin, 1889. S. 33-34). Естественно, что место рождения Христа – маленький город Назарет, даже само существование которого многими исследователями долгое время ставилось под сомнение, в число мест, где могли иметься этнические еврейские общины, не входил.

О том, насколько незначительным был еврейский элемент в Галилее в раннехристианскую эпоху, свидетельствуют события Иудейской войны 66-73 гг. от Р.Х. По сообщению Иосифа Флавия, жители галилейской столицы Тивериады добровольно сдались римлянам и встретили Веспасиана, как своего «спасителя и благодетеля» (Иудейская война. III, 9, 8), жители Гисхалы приветствовали Тита, как своего «благодетеля и освободителя города от его притеснителей [т.е. иудеев]» (Иудейская война. IV, 2, 5), а жители Сепфориса закрыли свои ворота перед Иосифом и запретили своим гражданам служить в еврейском войске (Жизнь. 65). Подобное поведение представляет собой разительный контраст тому ожесточенному сопротивлению, с которым римляне столкнулись в Иудее. В этой связи совершенно естественным выглядит утверждение Талмуда о том, что «обычно считается, что Иудея и Галилея находятся в состоянии войны» (Бава Батра. 38 b). Следы этой вражды мы обнаруживаем и в евангельских повествованиях: «Разве из Галилеи машиах придет?» (Иоан. 7, 41), «Рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк» (Иоан. 7, 52).

Изложенные выше исторические факты убеждают нас в том, что население Галилеи во времена Христа не было этнически еврейским. Однако каким же оно было? – Вспомним, что говорит 4-я книга Царств о действиях Саргона II после завоевания Израиля: «В девятый год Осии взял царь Ассирийский Самарию, и переселил Израильтян в Ассирию, и поселил их в Халахе и в Хаворе, при реке Гозан, и в городах Мидийских» (4 Цар. 17, 6). Перемещение завоеванных народов было обычной практикой ассирийцев. Когда один народ переселялся на земли другого, тот, в свою очередь, переселялся на земли первого. Если израильтяне были поселены в городах Мидии, то мидяне должны были отправиться жить на земли бывшего Израильского царства, прежде всего, в Галилею. А мидяне, как мы указывали выше, были зороастрийскими иранцами. То, что Христос был именно их потомком, подтверждается рассказом Евангелия от Матфея о приходе «волхвов с востока» для поклонения новорожденному Спасителю (Мат. 2, 1-12). Словом «волхв» на славянский переводится греческое слово magos (маг), а маги, как уже говорилось, были изначально одним из мидийских племен, а затем священнической кастой у зороастрийцев:

«В Евангелии от Матфея рассказывается о трёх волхвах (в европейской традиции – царях-магах), принёсших дары новорожденному Христу. Помимо определения их как “магов с востока” ещё две детали могут свидетельствовать в пользу того, что они были зороастрийскими священнослужителями. Во-первых, принесённые ими дары, если толковать “золото” как название благовония животного происхождения (возможно и такое понимание этого “золота”), – по своему составу типично зороастрийские приношения: они включают два предмета из царства растений (ладан и смирну) и одно – от животных. Принятые зороастрийские приношения воде также состоят из трёх частей – это возлияния молока и сока листьев двух растений. Приношения огню совершаются аналогично из жира (или масла – животного происхождения) и двух веществ растительного мира – дров и благовоний. Во-вторых, согласно распространённому преданию, в живописной традиции эти волхвы-маги изображаются, как правило, принадлежащими к трём возрастным категориям: безбородый юноша, зрелый муж и старик, – что, видимо, напоминает о вере в трёх поочерёдно являющихся Спасителей – сыновей Заратуштры. Излюбленное в зороастрийских ритуалах число «три» тоже, вероятно, подтверждает такое предположение» (История Востока. Т. 1. Восток в древности. М., 1997. С. 589-590 (Глава XXXIII. Коренные перемены в мировоззрении. 4. И.М. Стеблин-Каменский. Проповедь Заратуштры)).

По-ирански «спаситель» – saoshyant, что буквально означает «полезный». По-гречески «полезный» – chrestos, в среднегреческом произношении christos. Зороастрийские маги пришли поклониться Саошьянту, который был обещан Пророком, то есть самой воплотившейся Божьей Премудрости.

Евангелия определенно говорят о том, что «евреем» и «потомком Давида» Христос был лишь по своему «приемному отцу» Иосифу. Обе приводимые евангелистами родословные возводят Спасителя к Давиду через Иосифа Обручника, отмечая попутно формальность этого происхождения. Матфей завершает свое изложение генеалогии словами: «Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос» (Мат. 1, 16), Лука же сообщает, что «Иисус, начиная Свое служение, был лет тридцати, и был, как думали, сын Иосифов…» (Лук. 3, 23). Невозможно согласиться с точкой зрения тех лиц, которые, ссылаясь на несовпадение двух евангельских родословных, полагают, что одна из них на самом деле должна быть родословной Марии. Допущение того, что евангелисты могли сделать столь грубую ошибку, как перепутать Марию с ее мужем, способно поставить под сомнение правдоподобность Евангелий как таковую.

Необходимо также отвергнуть и поздние предания о происхождении Богородицы из рода Давида. Во-первых, потому, что во времена Христа происхождение у евреев велось только по мужской линии. Наследование по женской линии в еврейской среде вошло в обычай только в талмудические времена, спустя несколько столетий после интересующих нас событий. Поэтому выражение «потомок Давида» для предшественников и современников Христа могло означать только потомка Давида по мужской линии. Если бы Мария действительно происходила из рода Давидидов и это происхождение имело какое-либо значение для обоснования прав Христа, евангелисты не преминули бы это отметить.

Во-вторых, в синоптических Евангелиях Спаситель собственными устами отрицает свое физическое происхождение из еврейского царского рода: «Когда же собрались фарисеи, Иисус спросил их: что вы думаете о Христе? чей Он сын? Говорят Ему: Давидов. Говорит им: как же Давид, по вдохновению, называет Его Господом, когда говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих? Итак, если Давид называет Его Господом, как же Он сын ему?» (Мат. 22, 41-45, ср. Мар. 12, 35-37, Лук. 20, 40-44). В Новом Завете имеется единственное описание внешнего облика Христа, которое опровергает его семитское происхождение: «Глава Его и волосы белы, как белая вОлна (т.е. овечья шерсть), как снег» (Отк. 1, 14).

Безусловно, важнейшим вопросом для понимания того, кем был Христос на самом деле, является его отношение к иудаизму в целом и «закону Моисееву» в частности. Приверженцы взгляда на иудейское происхождение христианства любят в подтверждение своей точки зрения ссылаться на 5-ю главу Евангелия от Матфея, где Христу приписываются следующие слова: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном. Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мат. 5, 17-20).

На первый взгляд может показаться, что это высказывание совершенно однозначно и не оставляет почвы ни для каких сомнений. Однако при рассмотрении его в общеевангельском контексте все оказывается совсем не так. Начнем с конца – автор последнего процитированного стиха явно признает книжников и фарисеев образцами праведности. Но мы прекрасно знаем, что отношение Христа к книжникам и фарисеям было совершенно иным. Для него они «род лукавый и прелюбодейный», за их неверие их будут судить ниневитяне и княгиня Савская, в них обитает злой дух (Мат. 12, 39-45, ср. Мат. 16, 4). Фарисеи не являются насаждением Бога, а потому подлежат искоренению, они – «слепые вожди слепых» (Мат. 15, 13-14). Необходимо беречься «закваски фарисейской и саддукейской» (Мат. 16, 6), а также «остерегаться книжников» (Мар. 13, 38-40). Книжники и фарисеи – «лицемеры» и «гробы скрытые», «горе им» (Лук. 43-44).

Обличению книжников и фарисеев целиком посвящена 23-я глава Евангелия от Матфея, провозглашающая им семикратное «горе», именующая их «лицемерами», «безумными и слепыми», «исполненными внутри лицемерия и беззакония», «змиями, порождениями ехидниными»; обращенный ими делается «сыном геенны, вдвое худшим их», и осуждения в геенну не избежать и им самим. Итак, мог ли Христос произнести слова, представляющие книжников и фарисеев образцами праведности? – Определенно нет, потому что для него они были образцами неправедности.

Точно такой же вывод надлежит сделать и в отношении якобы провозглашенной Христом незыблемости «закона Моисеева». Рассмотрим, как Спаситель относился к этому закону на практике. Одной из основополагающих «Моисеевых заповедей» является соблюдение субботы. Нарушающего ее иудея надлежит предать смерти: «И соблюдайте субботу, ибо она свята для вас: кто осквернит ее, тот да будет предан смерти. Кто станет в оную делать дело, та душа должна быть истреблена из среды народа своего» (Исх. 31, 14). А вот как ведет себя в субботу Христос:

1 В субботу, первую по втором дне Пасхи, случилось Ему проходить засеянными полями, и ученики Его срывали колосья и ели, растирая руками.
2 Некоторые же из фарисеев сказали им: зачем вы делаете то, чего не должно делать в субботы?
3 Иисус сказал им в ответ: разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним?
4 Как он вошел в дом божий, взял хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме одних священников, и ел, и дал бывшим с ним?
5 И сказал им: Сын Человеческий есть господин и субботы.
6 Случилось же и в другую субботу войти Ему в синагогу и учить. Там был человек, у которого правая рука была сухая.
7 Книжники и фарисеи наблюдали за Ним, не исцелит ли в субботу, чтобы найти обвинение против Него.
8 Но Он, зная помышления их, сказал человеку, имеющему сухую руку: встань и выступи на средину. И он встал и выступил.
9 Тогда сказал им Иисус: спрошу я вас: что должно делать в субботу? добро или зло? спасти душу, или погубить? Они молчали.
10 И посмотрев на всех их, сказал тому человеку: протяни руку твою. Он так и сделал; и стала рука его здорова, как другая.
11 Они же пришли в бешенство и говорили между собою, что бы им сделать с Иисусом.
(Лук. 6; ср. Мат. 12, 1-13; Мар. 2, 23-28; 3, 1-5)

Евангелие от Иоанна говорит о двух случаях исцеления Христом больных в субботу. В первом случае он делает зрячим слепорожденного, чем вызывает гнев фарисеев: «Повели сего бывшего слепца к фарисеям. А была суббота, когда Иисус сделал брение и отверз ему очи. Спросили его также и фарисеи, как он прозрел. Он сказал им: брение положил Он на мои глаза, и я умылся, и вижу. Тогда некоторые из фарисеев говорили: не от бога Этот Человек, потому что не хранит субботы» (Иоан. 9, 13-16). Во втором случае он не только сам нарушает субботу, но и подстрекает к этому исцеленного им человека: «Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи. И он тотчас выздоровел, и взял постель свою и пошел. Было же это в день субботний. Посему Иудеи говорили исцеленному: сегодня суббота; не должно тебе брать постели. Он отвечал им: Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи» (Иоан. 5, 8-11).

Согласно «закону Моисееву», супружеская измена наказывается смертью: «Если кто будет прелюбодействовать с женою замужнею; если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего: да будут преданы смерти и прелюбодей и прелюбодейка» (Лев. 20, 10). А вот как поступает с прелюбодейкой Христос:

3 Тут книжники и фарисеи привели к нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставивши ее посреди,
4 Сказали Ему: Учитель! Эта женщина взята в прелюбодеянии;
5 А Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь?
6 Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания.
7 Когда же продолжали спрашивать Его, Он восклонившись сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень.
8 И опять, наклонившись низко, писал на земле.
9 Они же, услышавши то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди.
10 Иисус, восклонившись и не видя никого кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя?
11 Она отвечала: никто, Господи! Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши.
(Иоан. 8)

«Закон Моисеев» разрешает мужу развестись с женой просто потому, что она ему не нравится: «Если кто возьмет жену и сделается ее мужем, и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что-нибудь противное, и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего…» (Втор. 24, 1). А вот что заявляет о разводе Христос:

2 Подошли фарисеи и спросили, искушая Его: позволительно ли разводиться мужу с женою?
3 Он сказал им в ответ: что заповедал вам Моисей?
4 Они сказали: Моисей позволил писать разводное письмо и разводиться.
5 Иисус сказал им в ответ: по жестокосердию вашему он написал вам сию заповедь;
6 В начале же создания, Бог мужчину и женщину сотворил их.
7 Посему оставит человек отца своего и мать
8 И прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так-что они уже не двое, но одна плоть.
9 Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает.
10 В доме ученики Его опять спросили Его о том же.
11 Он сказал им: кто разведется с женою своею и женится на другой, тот прелюбодействует от нее;
12 И если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует.
(Мар. 10)

Важнейшее место в «Моисеевом законе» занимают кровавые жертвоприношения. Использовавшиеся для них предметы описываются в Книге Исход: «И сделай жертвенник из дерева ситтим длиною пяти локтей и шириною пяти локтей, так чтобы он был четыреугольный, и вышиною трех локтей. И сделай роги на четырех углах его, так чтобы роги выходили из него; и обложи его медью. Сделай к нему горшки для высыпания в них пепла, и лопатки, и чаши, и вилки, и угольницы; все принадлежности (KELAW) сделай из меди» (Исх. 27, 1-3). Неотъемлемой частью иудейского культа было кропление алтаря кровью жертвенных животных: «Объяви сынам Израилевым и скажи им: когда кто из вас хочет принести жертву Яхве, то, если из скота, приносите жертву вашу из скота крупного и мелкого. Если жертва его есть всесожжение из крупного скота, пусть принесет ее мужеского пола, без порока; пусть приведет ее к дверям скинии собрания, чтобы приобресть ему благоволение пред Яхве. И возложит руку свою на голову жертвы всесожжения, и приобретет он благоволение, во очищение грехов его. И заколет тельца пред Яхве; сыны же Аароновы, священники, принесут кровь и покропят кровию со всех сторон на жертвенник, который у входа скинии собрания» (Лев. 1, 2-5). А вот как выразил свое отношение к кровавым жертвоприношениям Христос:

15 Пришли в Иерусалим. Иисус, вошед в храм, начал выгонять продающих и покупающих в храме; и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул;
16 И не позволял, чтобы кто пронес чрез храм какую-либо вещь.
17 И учил их, говоря: не написано ли: «дом мой домом молитвы наречется для всех народов»? а вы сделали его вертепом разбойников.
18 Услышали это книжники и первосвященники и искали, как бы погубить Его; ибо боялись Его, потому что весь народ удивлялся учению Его.
(Мар. 11)

Обычно полагают, что гнев Христа вызвала торговля и обмен денег в храме. Это неверно. В самой торговле с точки зрения иудаизма не было ничего предосудительного. Более того, она была необходима для отправления иудейского культа. Евреи стекались в Иерусалим со всей Иудеи и из-за ее пределов, чтобы совершить предписанные им Торой жертвоприношения животных – тельцов, овнов, коз, горлиц и голубей. Только купив их в храме они могли выполнить свою религиозную обязанность. А купить их они могли, только обменяв римские деньги с изображением императора на специальные храмовые деньги, поэтому присутствие меновщиков было обязательным.

Примечательно также указание на то, что Христос не позволял проносить через храм «какую-либо вещь». Синодальный перевод неточно передает словом «вещь» греческое слово skeuos, которое определенно означает здесь жертвенные сосуды, являвшиеся обязательной принадлежностью храмового богослужения (в церковнославянском переводе: «и не даяше, да кто мимонесет сосуд сквозе церковь»). Еврейское слово KELI, означающее «сосуд» (KELAW в Исх. 27, 3 – его форма), столь же многозначно. Именно это слово использовано в Септуагинте в вышецитированном тексте в Исх. 27, 3 по отношению к ритуальным сосудам («все принадлежности» – panta ta skeue). Изгоняя торговцев жертвенными животными и запрещая проносить через храм сосуды с жертвенной кровью, Христос выступил против храмового культа как такового.

Ученики Христа не соблюдали иудейских постов (Мат. 9, 14-15) и правил принятия пищи (Мат. 15, 2; Мар. 7, 2-5). Христос решительно отверг такой краеугольный камень «Моисеева закона», как разделение пищи на чистую и нечистую. По его утверждению, «ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его» (Мар. 7, 15; ср. Мат. 15, 11). Самое впечатляющее выступление Христа против «Моисеевых заповедей» приведено в 5-й главе Евангелия от Матфея:

21 Вы слышали, что сказано древним [т.е. «Моисеем»]: не убивай, кто же убьет, подлежит суду.
22 А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной.
<…>
27 Вы слышали, что сказано древним [т.е. «Моисеем»]: не прелюбодействуй.
28 А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.
<…>
31 Сказано [«Моисеем»] также, что если кто разведется с женою своею, пусть даст ей разводную.
32 А Я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины прелюбодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует.
33 Еще слышали вы, что сказано древним [т.е. «Моисеем»]: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои.
34 А Я говорю вам: не клянись вовсе…
<…>
38 Вы слышали, что сказано [«Моисеем»]: око за око и зуб за зуб.
39 А Я говорю вам: не противься злому...
<…>
43 Вы слышали, что сказано [«Моисеем»]: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего.
44 А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас,
45 да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.
46 Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?
47 И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?
48 Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.
(Мат. 5)

Самое примечательное, что это решительное опровержение иудейских законов непосредственно следует за утверждением о том, что «кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» (Мат. 5, 19). Как примирить эти две противоположные позиции? – В свете рассмотренного нами отношения Христа к «закону Моисееву» мы должны заключить, что либо подлинный смысл его слов о нерушимости этого закона противоположен их поверхностному смыслу, либо же он вообще таких слов не говорил, а они были ему приписаны кем-то, кто пытался во что бы то ни стало привязать учение Христа к иудейскому учению, даже вопреки их очевидной несовместимости.

Но не цитирует ли Христос «Моисеевы заповеди», когда в ответ на вопрос некоего юноши о том, что ему нужно делать, чтобы иметь вечную жизнь, говорит: «не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя» (Мат. 19, 18-19)? – Нет, потому что имеется существенная разница между заповедями Христа и заповедями «Моисея». В еврейском оригинале заповеди в Исх. 20, 13 и Втор. 5, 17, которая переводится на русский как «не убивай», используется глагол RATSAKH, который означает не просто «убивать» (это значение имеет другой глагол – HARAG), а «убивать своего соплеменника». Это означает, что «Моисеева» заповедь на русский язык должна правильно переводиться как «не убивай еврея». Точно так же и все остальные «Моисеевы» заповеди касаются только евреев – именно еврей, а не кто угодно вообще, имеется в виду в Торе под словом «ближний» (REA): «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего; но люби ближнего твоего, как самого себя. Я Яхве» (Лев. 19, 18). Естественно, что в противоположность этому заповеди Христа не имеют никакой племенной ограниченности. Более того, в ответ на провокационный вопрос некоего иудейского законника «кто мой ближний?» Спаситель рассказывает притчу, в которой «ближним» и образцом праведности оказывается один из ненавидимых евреями самарян, а не иудейский коген или левит (Лук. 10, 29-37).

Итак, ни о каком следовании Христа «Моисееву закону» не может быть и речи. Поэтому вполне естественно, что на Тайной вечери Спаситель говорит: «Но да сбудется слово, написанное в законе их» (Иоан. 15, 25). Для Христа и его присутствующих учеников, все из которых являются его соплеменниками-галилеянами, «Моисеев закон» – это «закон их», то есть чужой и чуждый.

Еще одной любимой цитатой приверженцев взгляда на иудейское происхождение христианства являются слова Христа, произнесенные им в ответ на просьбу женщины-хананеянки помочь ее бесноватой дочери: «нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам» (Мат. 15, 26; Марк. 7, 27). Однако они упускают из вида общий смысл описанного события. Как и в случае с исцелением слуги сотника (Мат. 8, 5-13; Лук. 7, 2-9), мы видим противопоставление веры народов безверию евреев: «в Израиле не нашел Я такой веры» (Мат. 8, 10; Лук. 7, 9).

Столь же неверно истолковывают они и утверждение Христа: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» (Мат. 15, 24). Смысловое ударение в этих словах должно делаться на слове «погибшие». В глазах Бога евреи из всех народов – погибшие. В каждом событии священной истории, помимо поверхностного смысла, присущего любому событию вообще, имеется и глубокий духовный смысл. Мы рассмотрели выше исторические обстоятельства, которые привели к тому, что Бог, принявший при вочеловечивании арийскую плоть, оказался в иудейской религиозной среде. Теперь мы можем понять и духовный смысл этого события – стремление Бога призвать к покаянию евреев, предавших себя Злому Духу. Христу надлежало выполнить свою миссию среди иудеев, хотя она и была обречена, потому что: «Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем» (Иоан. 15, 22).

Это совсем не означает какого-то преимущества для евреев или пренебрежения другими народами. Как раз напротив. Вера в Богочеловеческого Спасителя для других народов – в порядке вещей. Об этом говорят и вышеупомянутые истории о сотнике и хананеянке, и история о десяти исцеленных прокаженных, из которых прославил Бога только один самарянин (Лук. 17, 11-19). Эллины сами приходят к Христу, и этот приход знаменует собой начало его прославления (Иоан. 12, 20-23).

Христос вновь называет «овец дома Израилева» «погибшими», когда посылает своих 12 учеников проповедывать им (Мат. 10, 6), говоря при этом, что апостолы при этом будут, «как овцы среди волков» (Мат. 10, 16), потому что иудеи «будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас… И будете ненавидимы всеми за имя Мое…» (Мат. 10, 17, 22). За это после воскресения усопших претерпевшие от иудеев апостолы сядут «на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Мат. 19, 28; ср. Лук. 22, 30).

Христос говорит иудеям, что они «не из овец Его» (Иоан. 10, 26), что они «не знают Пославшего Его» (Иоан. 15, 21). Наиболее впечатляющее обличение иудеев Христом мы встречаем в 8-й главе Евангелия от Иоанна:

41 Вы делаете дела отца вашего. На это сказали Ему [Иудеи]: мы не от любодеяния рождены; одного Отца имеем, Бога.
42 Иисус сказал им: если бы Бог был Отец ваш, то вы любили бы Меня, потому что Я от Бога исшел и пришел; ибо Я не Сам от Себя пришел, но Он послал Меня.
43 Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего.
44 Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи.
45 А как Я истину говорю, то не верите Мне.
46 Кто из вас обличит Меня в неправде? Если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне?
47 Кто от Бога, тот слушает слова Божии. Вы потому не слушаете, что вы не от Бога.
48 На это Иудеи отвечали и сказали Ему: не правду ли мы говорим, что Ты Самарянин и что бес в Тебе?

Итак, бог, которому поклоняются иудеи, это на самом деле дьявол. Обратим внимание на характеристики иудейского бога – «человекоубийца от начала» и «лжец и отец лжи». Они полностью совпадают с характеристиками Злого Духа зороастризма. Именно Ангхро Майнью в начале творения убил Первочеловека, и именно он является источником лжи (друджа), в противоположность Ахура Мазде, как источнику истины (аши). Вспомним, что Яхве сам признается в том, что вкладывает лживые слова в уста пророков (3 Цар. 22, 19-23, ср. 2 Пар. 18, 18-22; Иер. 4, 10; Иез. 14, 9). Вспомним, что в Танахе в целом образы Яхве и сатаны чрезвычайно близки, вплоть до совпадения. Нет ничего удивительного в том, что почитатели подобного бога носят имя «евреи» (евр. IVRIM), происходящее от глагола AVAR («преступать») и означающее «преступники», а свой народ именуют Израилем, т.е. «Богоборцем». По слову Христа, иудеи суть «синагога Сатаны» (Отк. 2, 9).

Это подводит нас к пониманию духовного смысла имени еврейского бога. Ранее мы рассмотрели его буквальный смысл, раскрывающий его образ, как грозного бога природных сил. Теперь нам становится очевидно, что подлинный духовный смысл имени YAHWEH – «Падший» и «Побуждающий пасть», а это ничто иное, как важнейшие характеристики Злого Духа.
Вспомним слова Христа: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (Лук. 10, 18). Некоторые видят здесь отголосок 14-й главы Книги пророка Исайи: «Как упал ты с неба, денница, сын зари!» и т.д. (Ис. 14, 12). Но у Исайи речь идет отнюдь не о сатане, а о царе Вавилонском (Ис. 14, 4). Вообще, в Танахе нет ни слова о каком-либо падении сатаны. Как мы уже показали выше, в тех случаях, когда сатана не отождествляется прямо с Яхве, он является «сыном божьим» и небожителем, и никогда не изображается в качестве врага еврейского бога. Напротив, в зороастрийской священной истории Злой Дух изображается именно падшим – как в нравственном смысле (выбор лжи вместо истины), так и в материальном: еще до начала творения он был низвергнут Господом Премудростью во Тьму, откуда ранее поднялся, привлеченный сиянием Бесконечного Света (ср. у Иоанна: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его»). Об этом падении, свидетелем которого он был, и говорит Христос (воплощенная Премудрость Божия).

Зороастризм является ключом к пониманию учения Христа. Так, изложение «заповедей блаженства» Спаситель начинает со слов: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мат. 5, 3; ср. Лук. 6, 20). Много копий было сломано по поводу смысла выражения «нищие духом». На самом деле «нищие» – это всего лишь общеупотребительное в зороастризме наименование приверженцев учения Заратуштры. По-ирански оно звучит как дригу, является источником позднейшего слова дервиш и, по указанию И.М. Стеблин-Каменского, «имеет особый смысл, означая набожного и смиренного человека, верного последователя религии» (Мифы древнего и раннесредневекового Ирана. СПб – Москва, 1998. С. 132). Это слово присутствует в главной зороастрийской молитве «Ахуна Вайрья», сочиненной самим Заратуштрой:

Как избранный Владыка, –
Так праведный Глава,
Благой податель Мысли,
Дел в мире ради Мазды,
Что властью ради Господа
Пасти поставлен нищих.
(Перевод В.Ю. Крюковой)

Христос, будучи предсказанным Заратуштрой Спасителем, естественно наследует у Пророка его роль пастыря нищих. Молитва «Ахуна Вайрья» чрезвычайно трудно поддается истолкованию, но со всей определенностью можно сказать, что в ней молящийся «заклинает Бога, чтоб утвердилась Его воля и наступило Его царствие» (Мифы древнего и раннесредневекового Ирана. СПб – Москва, 1998. С. 132). Вполне естественно, что о том же самом говорится и в молитве, которую в Нагорной проповеди заповедал своим последователям Христос: «Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе...» (Мат. 6, 10).

Как было показано выше, представление о воскресении усопших в иудаизме является поздним заимствованием из зороастризма, которое так никогда и не было полностью интегрировано в еврейскую религию. В отличие от авторов Танаха, Христос высказывается о телесном воскресении совершенно однозначно: «Не дивитесь сему: ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия, и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения» (Иоан. 5, 28-29). Христос полностью следует Заратуштре в том, что воскресение и суд ожидает всех людей без исключения. Он также говорит об огненном суде, который играет столь важную роль в зороастрийской эсхатологии: делающие беззаконие будут ввергнуты в «печь огненную» (Мат. 13, 42), а грешники – в «огонь вечный» (Мат. 18, 8); кто не пребывает в Христе, «извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Иоан. 15, 6). Сравним это с собственными словами зороастрийского Пророка:

И тогда провозглашу я,
Знающему муж промолвит:
И о том, что зло мерзавцу,
и что праведным желанно, –
Будет счастлив прорицатель,
если Знающему молвит,

Что возмездие двойное,
Мазда, дал огнем Ты красным
И расплавленным металлом
в мире в ознаменованье –
Для погибели мерзавца,
праведному ко спасенью.
(Ясна 51, 8-9)

(Перевод И.М. Стеблин-Каменского)

Путь же к пребыванию во Христе есть причащение его плоти и крови: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день; ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие; ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Иоан. 6, 54-56). Пребывание же во Христе есть пребывание и в Отце: «В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Иоан. 14, 20). Мы говорили ранее, что уже дозаратуштровские арии на своем богослужении причащались плоти и крови божества в виде мяса жертвенного животного и сомы. После того, как Заратуштра осудил жертвоприношения животных, они были заменены бескровной жертвой в виде круглого хлеба дрон (буквально «доля, часть»). Причащение хлебом и сомой является важнейшей частью зороастрийской литургии – ясны.

Ничего, подобного причастию, мы не найдем в иудаизме в частности и в семитских религиях в целом. Зато оно с древнейших времен присутствовало в мистериальных культах арийских народов. По свидетельству Климента Александрийского (Протрептик. 2.21.2), посвящение в древнейшие в Элладе Элевсинские таинства включало причащение напитком из ячменной крупы (kykeon) в память о страстях Деметры. Причастие было частью фригийского культа Аттиса, о чем свидетельствует дошедший до нас богослужебный гимн этого культа: «Я ел из барабана, я пил из кимвала, я стал таинником Аттиса» (Фирмик Матерн. Об ошибках языческой религии. XVIII, 1). Св. Иустин Философ и Тертуллиан отмечают чрезвычайное сходство митраистского причастия с христианским, объясняя его «кознями дьявола»:

Пища эта у нас называется евхаристиею (благодарением), и никому другому не позволяется участвовать в ней, как только тому, кто верует в истину учения нашего и омылся омовением в оставление грехов и в возрождение, и живет так, как предал Христос. Ибо мы принимаем это, не так как обыкновенный хлеб или обыкновенное питье: но как Христос, Спаситель наш, Словом Божьим воплотился и имел плоть и кровь для спасения нашего, таким же образом пища эта, над которой совершено благодарение через молитву слова Его, и от которой через уподобление получаете питание наша кровь и плоть, есть – как мы научены – плоть и кровь того воплотившегося Иисуса. Ибо апостолы в написанных ими сказаниях, которые называются Евангелиями, предали, что им было так заповедано: Иисус взял хлеб и благодарил и сказал: это делайте в Мое воспоминание, это есть тело Мое; подобным образом Он взял чашу и благодарил и сказал: это есть кровь Моя, и подал им одним. То же самое злые демоны из подражания научили делать и в таинствах Митры; ибо, как вы знаете или можете узнать, – при посвящении вступающего в таинства, предлагается там хлеб и чаша с водою.
(Иустин Философ. Апология I. 66)

Спрашиваемся, наконец: кем же внушается знание того, что пригодно для ересей? Разумеется, дьяволом, дело которого – извращать истину, который даже самим священным таинствам подражает в идольских мистериях. И он сам крестит некоторых, – тех именно, кто верит в него и верен ему: он обещает взамен снятие грехов в этой купели. И если я еще помню, Митра чертит там [т.е. в «царстве дьявола»] знаки на лбах своих воинов, празднует он и приношение хлеба, представляет образ воскресения и под мечом уносит венок. Что же еще? Ведь и первосвященнику своему он установил единобрачие; у него есть девственницы, есть и аскеты.
(Тертуллиан. О прескрипции еретиков. 40)

Из всех дохристианских арийских культов при обсуждении вопроса о причастии наиболее значим культ дионисийский. Именно в его лоне были заложены те основы евхаристического богословия, которые столетия спустя нашли свое законченное выражение в христианстве. Дионисийская религия должна быть признана, наряду с пророчествами Заратуштры, одним из наиболее существенных проявлений того предчувствия вечного Богосыновства и грядущего Боговоплощения, которым арийский мир жил тысячелетия до Христа.

Вопреки распространенному заблуждению, культ Диониса не является на греческой почве поздним заимствованием. О его древности свидетельствуют уже сами имена Зевса и Диониса, имеющие праиндоевропейское происхождение (Зевс – *Dyeus pater, Бог-отец, Дионис – *Dyeus sunus, Бог-сын). Имя Diwonus(s)os засвидетельствовано уже в микенских текстах из Пилоса. Греческое предание, донесенное до нас Геродотом, также относит учреждение дионисийских празднеств в Элладе к микенским временам и приписывает его Мелампу (Меламподу): «…Именно Мелампод познакомил эллинов с именем Диониса, с его праздником и фаллическими шествиями» (История. II, 49). Геродоту вторит Диодор, называющий Мелампа источником «всей эллинской священной истории о страстях богов» (Историческая библиотека. I, 97, 4).

Сын Амифаона, царя Пилоса, в котором и были найдены микенские тексты с именем Диониса, Меламп принадлежал к наиболее известной пророческой семье ахейской Греции. По свидетельству Гесиода, его род получил в дар от Зевса разум (nous): «Ибо дал копие Олимпиец потомкам Эака, Амифаоновой порасли – разум, богатство – Атридам» (фр. 203). Учредителем же именно дионисийских таинств предание называет страстотерпца Орфея: «Орфей изобрел также мистерии Диониса; он погиб, растерзанный Менадами, и был погребен в Пиерии» (Аполлодор. Мифологическая библиотека. I, 3, 2). К Орфею возводила свое основание прахристианская Орфическая церковь, первые свидетельства о деятельности которой дошли до нас от 6 в. до Р.Х.

Вячеслав Иванов, досконально исследовавший историю орфического дионисизма, отмечает: «…Идея отчества [т.е. Богоотечества] была намечена в Дионисовой религии и Христос являл себя как обновленный Дионис, а последний как прообраз Его еще не раскрывшейся во всей полноте идеи… Человеческий дух должен был остаться один-на-один с Христом, чтобы преисполниться созерцанием Его крестной жертвы. И жертва была продолжена, и природа была мертва, как в прообразе зимних страстей и смерти Диониса. Человеческий дух должен был сораспяться Христу и, соединившись с Ним, принять Его стигмы. Только в этом высшем таинстве слияния дано было человеку снова ощутить всеединство, как причастие распятию вселенскому. В приобщении Христу человека, Христу приобщился мир. И в образе страдающего и на древе распятого мирового Христа опять открылся древний Дионис, древнее мировое Древо Жизни. И явным стало чаемое преображение Природы: приявшая образ Диониса приемлет образ Христов, и воскресающая в Дионисе воскресает в Христе…» (Вячеслав Иванов. Религия Диониса // Вопросы жизни. 1905. № 7, июль, с. 142-143).

Орфики не отрицали традиционную религию целиком, но переосмысливали ее в близком к монотеистическому духе, представляя Зевса единым Богом-творцом, как об этом свидетельствует фрагмент орфической теогонии, сохранившийся в папирусе из Дервени (ок. 400 г. до Р.Х.):

Зевс стал первым, Зевс – последним, яркоперунный,
Зевс – глава, <Зевс – середина>, все произошло из Зевса.
<В руках Зевса исход всего, Зевс – могучая> Мойра,
Зевс – царь, Зевс – владыка всех яркоперунный…
<Смастерил Он Землю и широкое Небо – горЕ>,
Смастерил великую мощь широкотекущего Океана,
Приделал жилы среброводовертного Ахелоя.
<Смастерил и другую землю безграничную, которую Селеной
Зовут бессмертные, а земные человеки – Меной…>
<Смастерил и великое Солнце – отраду смертным,
И сверкающие звезды, коими увенчано Небо.>

При этом со-творцом Бога-отца предание орфиков называет Бога-сына: «Все творил Зевс-отец, а Вакх приводил в исполненье» (фр. 218 Kern). Эллинское богословие различало двух Дионисов –мистического и исторического. Мистический Дионис-Загрей, рожденный от Зевса и Персефоны, по завершении творения получил от Отца власть над миром, но по наущению Геры был растерзан Титанами, которые, вкусив его плоти, были сожжены молнией Зевса:

Только недолгое время Дия трон занимал Он –
Белым медом измазав лик злоковарный, Титаны,
Подстрекаемы гневом Геры тяжкоразящим,
Тартарийским ножом младенца в куски истерзали:
В зеркало детка смотрела, любуясь своим отраженьем!
Так, разделенный на части железом изострым Титанов,
Кончил жизнь Дионис, дав новое жизни начало…
Зевс же Отец, как яденье свершилося Диониса,
Понял, что в зеркале хитром темный призрак причина
Смерти и матерь Титанов предал мстящим зарницам…
(Нонн Панополитанский. Деяния Диониса. VI, 169-175, 206-208)

Аполлон похоронил останки Загрея на Парнасе, а Афина спасла его сердце, которое проглотил Зевс, породивший вслед за тем с земной женщиной Семелой нового Диониса. Из праха же сожженных Титанов возникли люди, сочетающие в силу этого в себе начало дионисийское, божественное, с титаническим, греховным. Объектами таинств были оба Диониса, однако орфики сосредоточили свое внимание на мистическом Загрее.

Философская мысль Греции видела в мифе о растерзании первого Диониса образное повествование о происхождении мира явлений, как исхождении множества из Единого. Прокл: «[Богословы] говорят, что Гефест сделал Дионису зеркало; посмотрев в него и увидев в нем Свое отображение, Бог выступил из Самого Себя и изошел во все разделенное на индивидуальные вещи творение»; Олимпиодор: «Когда Дионис напечатлел Свое отображение в зеркале, то последовал за ним, и таким образом раздробился на Вселенную, а Аполлон Его собирает воедино и восстанавливает…» (фр. 209 Kern). О том же с оттенком стоицизма говорит Плутарх Херонейский: «Мудрые втайне разумеют под Аполлоном или Фебом – все как единый огонь. Превращение же [Его] в духов и воду, и землю, и звезды, и роды растений, и животных, и распределение [Его] на отдельные части мирового состава рассматривают они как страсти (pathema) и некий разрыв (diamelismos) Бога, именуя Его в этом аспекте Дионисом Загреем и Никтелием и Исодетом, и уча об умирании Его и о возрождениях» (О Е в Дельфах. 9).

Но помимо космологического смысла у этого мифа есть и нравственный смысл, раскрываемый тем же Плутархом: «Миф о страстях Диониса и Его расчленении, о дерзновенном покушении Титанов на Него и об их наказании и испепелении молнией, после того как они вкусили мертвой плоти, в аллегорической форме говорит о новом рождении. Иррациональную, неупорядоченную и склонную к насилию часть [нашего существа], поскольку она не божественного, а демонического происхождения, древние назвали Титанами; именно эта часть несет наказание и справедливое возмездие» (О плотоядении. I, 996 C).

Растерзание Диониса Титанами, предками людей, есть первородный грех человечества. Как говорится в одном из Орфических гимнов, Титаны суть «начала и источники всех многострадальных смертных» (XXXVII, 4). Исхождение из Единства есть в то же время и отпадение от Бога. Стремление к обособленному бытию, к обособлению от Бытия, греховно, и подлежит наказанию, каковым является пребывание души в теле. По указанию Симпликия, «[души] привязаны воздающим всем по заслугам Богом-творцом к колесу судьбы и рождения, от которого, согласно Орфею, невозможно освободиться, если не умилостивить тех богов, “коим приказ от Зевеса / Отвязать от круга и дать от зла [т.е. воплощения] передышку” человеческим душам» (фр. 230 Kern). Посмертная судьба души зависит от ее телесного существования:

Кто безгрешно прожил под лучами Ээлиоса [Солнца],
Тех и по смерти судьба ожидает помягче, [чем прочих],
На красивом лугу, у глубоких вод Ахеронта.
Кто ж беззаконья творил под лучами Ээлиоса,
Тех, бесчинных, низводят вниз под равнину Кокита,
Тартар во леденящий…
(фр. 222 Kern)

За посмертным воздаянием следует новое воплощение, как об этом свидетельствует Прокл: «После мифического суда над Титанами и рождения от них этих смертных существ [Орфей] говорит, во-первых, что души сменяют жизни через определенные периоды времени и многократно вселяются в различные человеческие тела: Одни и те же отцами и сыновьями в чертогах, / Лепыми женами, и матерями, и дочерями / [Снова] родятся на свет, меж собой меняясь рожденьем» (фр. 224 Kern). Цель человека заключается в том, чтобы в цепи многократных рождений искупить свой первородный грех и окончательно покинуть телесную оболочку, воссоединившись с Богом. Олимпиодор:

Дионис – источник избавления (lysis), поэтому Его зовут Лисеем [Избавителем], и Орфей говорит:
…совершенные жертвы стобычьи
Люди Тебе станут слать ежегодно во всякую пору
И обряды свершать, искупленья за предков преступных
Алча, а Ты, власть имущий над ними, кого пожелаешь,
Освободишь от тяжких трудов, нескончаемой боли.
(фр. 232 Kern)

Такой же пессимистический взгляд на телесный мир, как место страданий, мы обнаруживаем и в зороастризме. Вторя греческому пророку, Заратуштра задает риторические вопросы, подразумевающие в качестве ответа посмертное пребывание души в раю:

Где, скажи, конец мученьям
и страданиям прощенье?
Где же Истины достигнут
и Святого Здравомыслья?
Где обитель Мысли лучше?
Где Твои владенья, Мазда?
(Ясна 51, 4)

(Перевод М.И. Стеблин-Каменского)

Таким образом, когда Христос призывает своих последователей готовить себе «сокровище неоскудевающее на небесах» (Лук. 12, 33), он выступает с позиций арийской, а отнюдь не иудейской религиозности. Иудеи, не затронутые арийским влиянием, не мыслили себе никаких наград за пределами этого мира. Поэтому нет никаких оснований искать «восточные корни» для того же гностицизма, который представляет собой лишь крайнее выражение тех идей, которые всегда присутствовали в религиозном сознании ариев.

Путем воссоединения с Единым для дионисийского миста было таинственное причащение плоти и крови Диониса, которое позволяло причастнику отрешиться от своего греховного обособленного бытия. Вячеслав Иванов отмечает отличие в дионисизме общеритуальной жертвы, присущей всем древним культам, от жертвы мистической, собственно и являющейся причастием: «Тогда как первая состояла большею частию в обычном всем культам заклании и сожжении жертвенного животного, вторая имела целью “подражательное воспроизведение (mimesis) страстей бога”. Ее характеризуют экстаз причастников, растерзание ими живой плоти и вкушение от плоти растерзанной (омофагия). Основным религиозным представлением, обусловившим эту исключительно дионисическую культовую форму, необходимо признать интуицию пресуществления раздираемой жертвы в божественную плоть и душу самого Диониса» (Эллинская религия страдающего бога // Новый путь. Август 1904, с. 17).

Согласно Иванову, «чтобы исчерпать идею мистического отождествления в культе Диониса, остается указать, наравне с представлениями тождества бога и жертвы и тождества бога с причастниками жертвы, на отождествение бога и богоубийцы, или жертвы и жреца… И чем глубже стали бы мы вникать в дионисические мифы, тем более убеждались бы, что на всех их напечатлелась мистическая истина Дионисовой религии: истина раздвоения бога на жертву и палача, на богоборца и трагического победителя, на убиенного и убийцу… Принесение в жертву Дионису его самого, чрез посредство им же вдохновленных и исполненных, являющих собою его же аспект служителей бога страдающего, составляло мистическое содержание Дионисова культа. Если титаны, разрывающие бога, чрез пожрание его им исполняются в такой степени, что вмещают в своей мятежной и хаотической душе иную, божественную душу, и люди, возникшие из их пепла, уже рассматриваются, как существа двойственной природы, составленной из противоборствующих начал – титанического, темного, и дионисического, светлого, – то это преображение богоубийц чрез удвоение их природы – только последнее очищение; но и сама первородная вина, этот “древний грех беззаконных предков” (по слову орфиков), самое исступление их убийственного буйства невозможны без того жреческого безумия, которое отличает всех Дионисоубийц…» (там же, с. 22, 23, 24).

Эта высокая диалектика является отличительной чертой арийской религиозности как таковой. О ее чрезвычайной древности, восходящей к временам арийского единства, свидетельствует ее присутствие в религиозных воззрениях народов, в исторические времена чрезвычайно друг от друга удаленных. Ранее уже цитировалось высказывание В.Н. Топорова относительно иранского культа, где хаома совмещает ипостаси бога, жреца и жертвы. В среде древних германцев мы находим прахристианскую фигуру Одина, добровольно распятого на древе, пронзенного копьем, возвратившегося и вознесшегося, принесшего себя в жертву самому себе, как об этом повествует Старшая Эдда:

Знаю, висел я
в ветвях на ветру
девять долгих ночей,
пронзенный копьем,
посвященный Одину,
в жертву себе же,
на дереве том,
чьи корни сокрыты
в недрах неведомых…
Так вырезал Тунд [Один]
до рожденья людей;
вознесся он там,
когда возвратился.
(Речи Высокого. 138, 145)

Эту же диалектику в ее доведенном до предела виде мы обнаруживаем в христианской мысли, как, например, в «Слове на Сретение» св. Кирилла Иерусалимского: «Младенца вижу, приносящего законную жертву на земле, но Его же вижу принимающим жертвы от всех на небесах. Вижу Его седящим на Херувимском престоле, как Царя престололепно, вижу приносимого и очищаемого, вижу Самого все освящающего и очищающего. Сам Он – Дары, Сам – Архиерей, Сам – жертвенник, Сам – очистилище. Сам – Приносящий, Сам и Приносимый как жертва за мир. Сам – огонь сущий. Сам – всесожжение. Сам – древо жизни и познания. Сам – меч Духа, Сам – Пастырь, Сам – Агнец, Сам – жрец, Сам – Закон, Сам же и исполняющий этот закон». О том же мы слышим в молитве на литургии Василия Великого: «Ты бо еси Приносяй и Приносимый, и Приемляй и Раздаваемый, Христе Боже наш».

Эллинам эта великая трагическая мудрость была открыта еще за столетия до Христа: «И вот аспект мира в озарении Дионисовой религии: мир – обличье божества страдающего. Зрелище мирового страдания выносимо для зрителя и соучастника Действа вселенского (и каждый из нас вместе зритель и соучастник, и, как соучастник, – вместе жертва и жрец) только при условии живого сознания абсолютной солидарности сущего, только в глубоком экстазе мистического единства, который во всех ликах бытия прозревает единый лик жертвоприносимого, жертвоприносящего Бога» (Вячеслав Иванов. Религия Диониса. С. 147).

Орфический дионисизм с его космологическим и этическим учением о воплощающемся и страдающем Боге является тем духовным источником, который, пусть и не всегда заметно для поверхностного взгляда, питал ниву греческой культуры на протяжении всего ее развития. Учение это определенно было пессимистическим, и здесь нам необходимо коснуться ренессансной выдумки о жизнеутверждающем оптимизме древней Эллады, якобы подорванном жизнеотрицающим христианством. В действительности же, по силе своего жизнеотрицания эллиноарийская цивилизация сопоставима с индоарийской, которой ее привычно противопоставляют в вопросе об отношении к жизни западные позитивистские мифотворцы.

Уже мировоззрение первого из греческих поэтов Гомера проникнуто глубочайшим пессимизмом. В уста Зевса он вкладывает утверждение о том, что «…из тварей, которые дышат и ползают в прахе, истинно в целой вселенной несчастнее нет человека» (Илиада. XVII, 446-447). Недолговечная и преходящая жизнь людей делает их похожими на древесную листву:

Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:
Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,
Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;
Так человеки: сии нарождаются, те погибают.
(Илиада. VI, 146-149)

Также и в уста Аполлона Гомер вкладывает высказывание о «сих смертных, бедных созданиях, которые, листьям древесным подобно, то появляются пышные, пищей земною питаясь, то погибают, лишаясь дыхания…» (Илиада. XXI, 464-466). Хотя у Зевса имеются две урны – одна со счастливыми дарами, а другая с несчастными, он посылает людям либо беды вперемешку с благами, либо же одни лишь беды, потому что «боги судили всесильные нам, человекам несчастным, жить на земле в огорчениях: боги одни беспечальны» (Илиада. XIV, 525-533). На родившихся людей Зевс возвергает тяжкое горе (Илиада. Х, 71). В «Одиссее» упоминается миф об убийстве собственного сына Филомелой (Аидой), превращенной в соловья:

Плачет Аида, Пандарова дочь бледноликая, плачет;
Звонкую песню она заунывно с началом весенних
Дней благовонных поет, одиноко таясь над густыми
Сенями рощи, и жалобно льется рыдающий голос;
Плача, Итилоса милого, сына Зефосова, медью
Острой нечаянно ею сраженного, мать поминает.
(XIX, 518-523)

Очевидно, что воспринимать соловьиное пение как плач матери по убитом сыне могли только люди с очень мрачным взглядом на мир. Гомер устами Нестора говорит о том, что прошлые поколения людей значительно превосходили нынешнее (Илиада. I, 260-273). Современники поэта лишь с трудом подняли бы камень, который Аякс легко бросает во врага (Илиада. XII, 378-383).

Вполне согласен с Гомером и Гесиод, рисующий мрачную картину постепенного упадка пяти поколений человечества от золотого до железного (Труды и дни. 90-201). Людей железного века ожидает крайне мрачная судьба: «Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет» (201-202). Из уст поэта вырывается отчаянное признание: «Если бы мог я не жить с поколением пятого века! Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться» (175-176).

В пессимизме с эпиками единодушны лирики. Семонид Аморгский:

Внимай, дитя, над всем – один властитель: Зевс.
Как хочет, так вершит гремящий в небесах.
Не смертным разум дан. Наш быстротечен день,
Как день цветка, и м в неведенье живем:
Чей час приблизил бог, как жизнь он пресечет.
Но легковерная надежда всех живит…
Все беды налицо, – но Керам нет числа,
И смертных горести ни выразить, ни счесть.

Подобные же мысли мы находим у Семонида Кеосского, Солона, Мимнерма и Пиндара. Последний упоминает древнее изречение о том, что «с каждым счастьем по два несчастья смертным шлют небожители» (3-я Пифийская песня. 81).

Трагедия, являющаяся одним из вершинных выражений эллинского гения, насквозь пронизана пессимизмом. В греческой литературе мы неоднократно встречаем и предельно пессимистическое утверждение о том, что человеку лучше всего вообще не рождаться, или же умереть как можно скорее. Элегическими стихами об этом говорит Феогнид:

Лучшая доля для смертных – на свет никогда не родиться
И никогда не видать яркого солнца лучей.
Если ж родился, войти поскорее в ворота Аида
И глубоко под землей в темной могиле лежать.
(425-428)

Ту же мысль мы обнаруживаем в «Состязании Гомера и Гесиода» (71 сл.), в 5-м Эпиникии Вакхилида (160-162) и в Греческой антологии (IX, 359). Об этом же говорит Софокл:

Высший дар – нерожденным быть;
Если ж свет ты увидел дня –
О, обратной стезей скорей
В лоно вернись небытья родное!
(Эдип в Колоне. 1225-1228)

Вновь эту мысль мы встречаем в утраченном сочинении Аристотеля «Евдем». В нем имелся рассказ о Силене, который был пойман и приведен к князю Мидасу. На вопрос о том, что лучше всего для человека, он ответил:

О однодневное дитя трудов и горя! Зачем ты заставляешь меня сказать то, что для вас лучше было бы не знать, ибо жизнь свободнее от печали, когда человек не знает о своем несчастье. Для всех людей лучше всего вообще не родиться, а уже затем идет единственно доступное человеку – умереть как можно скорее после рождения.
(Псевдо-Плутарх. Утешение к Аполлонию. 27)

Еврипид в «Кресфонте» советует оплакивать новорожденного, а умершего хоронить с радостью (фр. 449). Даже у комедиографа Менандра мы встречаем утверждение: «…кого боги любят, тот умирает молодым» (фр. 111). По утверждению Диогена Лаэртия (I, 26), Фалес Милетский не заводил детей из-за любви к ним. Геродот вкладывает в уста перса Артабана утверждение о предпочтительности смерти перед жизнью (VII, 46), а в уста Солона – рассказ о Клеобисе и Битоне, чья мать просила для них у Геры наилучшего, что могут получить люди; в ответ на эту просьбу богиня послала им немедленную смерть (I, 31-32). Также и Пиндар, согласно биографам, испросивший у богов для себя самого лучшего, умер в том же году.

Греческая философия проникнута экзистенциальным пессимизмом не менее, чем греческая словесность. Более того – ему она обязана самим своим существованием. Отвлеченное мышление может развиться только при условии резкого противопоставления телесному существованию жизни души, а именно подобное противопоставление было глубинным смыслом мистериальных культов Греции во главе с орфизмом. Греческие философы излагали отвлеченным языком те самые истины, которые им в опыте открывали таинства. Мы можем судить об этом уже по самому раннему из дошедших до нас греческих философских текстов, а именно по знаменитому высказыванию Анаксимандра: «А из каких [начал] вещам рожденье, в те же самые и гибель совершается по роковой задолженности, ибо они выплачивают друг другу правозаконное возмещение неправды в назначенный срок времени» (фр. 1 DK). Эти слова очевидно вдохновлены орфическим учением о возникновении мира множественности как греховном отпадении от божественного единства, подлежащем наказанию.

Орфический дионисизм, как исходная точка для философствования, прослеживается в учениях всех крупнейших мыслителей Греции 6-4 вв. до Р.Х., включая Пифагора и пифагорейцев, Парменида, Эмпедокла, Гераклита, Сократа и Платона.

Божественный Пифагор, последователь орфического мистика и чудотворца Ферекида Сиросского, учил, что «душа бессмертна и что, приняв очищение, можно помнить и прошлую свою жизнь. Философия, которую он исповедовал, целью своей имела вызволить и освободить врожденный наш разум от его оков и цепей…» (Порфирий. Жизнь Пифагора. 45-46). Подобного же мнения придерживались и его последователи. Так, Филолай учил, что «в наказание за что-то душа сопряжена с телом и похоронена в нем, как в могиле», а Евксифей – что «души всех людей привязаны к телу и здешней жизни в наказание и что Бог постановил: если они не останутся здесь до тех пор, пока Он не освободит их по собственной воле, то будут ввергнуты в еще более многочисленные и страшные напасти» (фр. 44 В 14 DK).

Божественный Парменид, ученик пифагорейцев, в своей философской поэме повествует о том, как он покидает телесный мир, именуемый им «домом ночи», и возносится на колеснице к области вечного света, чтобы получить от божества откровение о подлинном устройстве мироздания (фр. 1 DK). Эпические обороты, которые он использует в своем повествовании, не оставляют сомнения в том, что телесный мир, в котором страждут воплощенные души, для него тождественен Тартару Гомера и Гесиода. Это подтверждается и его словами о том, что богиня-мироправительница «зачинает проклятое (stygeros) рождение и совокупление всех существ» (фр. 12 DK). Эпитет stygeros, которым он описывает рождение, у Гомера применяется к болезни, войне, тьме и смерти; от того же корня происходит и название реки подземного мира Стикса.

Столь же пессимистично относится к телесному существованию и другой ученик пифагорейцев – Божественный Эмпедокл: «Ох, горе, горе! О жалкий род людской, о злосчастный! / От каких раздоров и стонов вы родились!» (фр. 124 Bollock). Плотский мир – это «безрадостная страна, / Где Убийство и Злоба, и толпы иных Кер, / Иссушающие Болезни, Гниение и Текучесть. / Блуждают во тьме по Лугу Злосчастия» (фр. 121). Рождение есть одевание души в «чужую рубашку плоти» (фр. 126). Причиной отпадения от божественного мира и нисхождения в мир телесный Эмпедокл, в соответствии с орфическим учением, называет первородный грех:

Есть оракул Необходимости, древнее постановление богов,
Вечное, скрепленное, словно печатью, пространными клятвами:
Если какое-нибудь божество осквернит свои члены кровью по прегрешению,
<И>, следуя <Ненависти>, поклянется преступной клятвой,
– Из тех, кому досталась в удел долговечная жизнь –
Тридцать тысяч лет скитаться ему вдали от блаженных,
Рождаясь с течением времени во всевозможных обличьях смертных [существ],
Сменяя мучительные пути жизни. Мощь Эфира гонит его в Море,
Море выплевывает на почву Земли, Земля – к лучам
Сияющего Солнца, а Солнце ввергает в вихри Эфира.
Один принимает от другого, но все ненавидят.
По этому пути и я иду ныне, изгнанник от богов и скиталец,
Повинуясь бешеной Ненависти…
(фр. 115)

С Эмпедоклом согласен и Божественный Гераклит, считающий, что телесное существование есть смерть для души: «Бессмертные смертны, смертные бессмертны, [одни] живут за счет смерти других, за счет жизни других умирают» (фр. 47 Marcovich). Подлинная жизнь ждет человека за порогом смерти: «Человек – свет в ночи: вспыхивает утром, угаснув вечером. Он вспыхивает к жизни, умерев, словно как вспыхивает к бодрствованию, уснув» (фр. 48), «Все, что мы видим наяву, – смерть…» (фр. 49). Взгляд Гераклита на жизнь людей крайне пессимистичен: «Рожденные жить, они обречены на смерть, да еще оставляют детей, чтобы родилась [новая] смерть» (фр. 99). Целью жизни он считает облегчение от страданий (фр. 37а2) и, по свидетельству Ямвлиха, называет священнодействия «лекарствами в том смысле, что они исцеляют от зла и помогают душам выздороветь от напастей, приключившихся с ними в [телесном] рождении» (фр. 88).

Своей вершинной точки процесс философского осмысления орфического дионисизма достигает в лице Божественного Сократа и Божественного Платона. В сочинениях последнего мы находим множество прямых ссылок на орфическое учение. Так, в «Пире» Платон цитирует призыв, которым открывается орфическая космогония: «Все вы приобщены к философскому безумию и вакхованию, поэтому все вы услышите… а слуги и любой другой непосвященный и неотесанная деревенщина – затворите уши превеликими воротами» (218 b). Из той же самой космогонии происходят и приведенные в «Законах» слова о том, что «Бог, как гласит древнее сказание, содержит в Себе “начало, середину и конец” всех вещей, Он идет к цели прямым путем, вращаясь по природе, а за Ним неотступно следует Правда, карающая отступников от божественного закона» (IV, 715 е 8).

В «Меноне» Платон излагает орфическое учение о переселении душ: «душа человека бессмертна, и, хотя она то перестает жить [на земле] – это и называют смертью, – то возрождается, но никогда не гибнет. Поэтому и следует прожить жизнь как можно более благочестиво» (81 b). Его взгляд на телесное существование чрезвычайно пессимистичен: «самое вселение души в человеческое тело было для нее началом гибели, словно болезнь. Скорбя проводит она эту свою жизнь, чтобы под конец погибнуть в том, что зовется смертью» (Федон. 95 cd). В «Горгии» упоминается орфическое учение о том, что человеческое тело (soma) является могилой (sema), в которой душа несет наказание за первородный грех: «Я бы не изумился, если бы Эврипид оказался прав, говоря: Кто скажет, кто решит, не смерть ли наша жизнь, Не жизнь ли – смерть? Может быть, на самом деле мы мертвые? И правда, как-то раз я слышал от одного мудрого человека [имеется в виду пифагореец Филолай], что теперь мы мертвы, и что тело – наша могила…» (492е – 493с).

В «Кратиле» Платон возвращается к этому учению еще раз, прямо связывая его с именем Орфея: «Некоторые говорят, что тело – могила души, поскольку, мол, в настоящее время она [в нем] похоронена… И все же наиболее вероятным мне представляется, что это имя установили Орфей и иже с ним в том смысле, что душа несет наказание за свои преступления, а тело служит ей оградой наподобие тюрьмы, чтобы она сохранялась. Таким образом, оно оказывается для души – до тех пор пока она не заплатит долгов – именно тем, чем называется, – “хранилищем”, и не следует менять ни одной буквы» (400 с). В «Федоне» читаем: «Сокровенное учение гласит, что мы, люди, находимся как бы под стражей и не следует ни избавляться от нее своими силами, ни бежать, – величественное, на мой взгляд, учение и очень глубокое» (62 b). Ученик Платона Ксенократ (фр. 20 Heinze) при объяснении этого места ссылается на орфических миф о растерзании Диониса Титанами. О происхождении людей от Титанов Платон упоминает в «Законах»: когда не соблюдаются законы, «проявляется так называемая древняя титаническая природа; в своем подражании Титанам люди вновь возвращаются к прежнему состоянию и ведут тяжелую жизнь, преисполненную бедствий» (III, 701 с).

Платон не просто воспроизводит положения вероучения Орфической церкви, но использует их в качестве фундамента для возведения грандиозного здания своей философской системы. Дионисическим орфизмом вдохновлен весь платонизм – гносеология, учащая о том, что подлинным знанием душа обладает лишь до воплощения, а в телесном виде она представляет собой узника в пещере, способного наблюдать лишь неясные тени подлинных вещей; космология, говорящая о Благом Едином Творце мира; этика, провозглашающая бессмертие многократно воплощающейся человеческой души, подлежащей загробному воздаянию за то, что она совершила в телесной жизни, и т.д. Неудивительно, что именно у Платона мы находим и ясные пророчества о грядущем воплощении Сына Божьего.

Уже описывая в «Тимее» сотворение мира, философ говорит о том, что в основании мироздания лежит крест (36 b). Христологический смысл данного утверждения был очевиден для ранних христианских авторов. Об этом свидетельствует, например, св. Иустин Философ, который при этом пытается представить дело так, будто бы Платон находился под влиянием иудейских писаний: «И то, что у Платона в “Тимее” говорится в физиологическом отношении о Сыне Божием, когда говорится, что Он [Бог] поместил Его во вселенной наподобие буквы Х, он также заимствовал у Моисея… Платон прочитал это, и, не зная точно, и не сообразивши, что то было образ креста, а видя только фигуру буквы Х, сказал, что сила, ближайшая к первому Богу, была во вселенной наподобие буквы Х. И его упоминание о третьем произошло, как я уже сказал, от чтения слов Моисея, что дух Божий носился над водами; ибо он второе место дает Слову Божию, которое, по его словам, помещено во вселенной на подобие буквы Х, а третье место – Духу, о котором сказано, что он носился над водами, – говоря: третье около третьего» (Апология I. 60).

Наиболее поразительное пророчество Платона о Христе мы находим в диалоге «Государство», в котором философ рисует образ совершенно справедливого человека и описывает ожидающую его участь: «Он должен быть лишен всего, кроме справедливости… Ни в чем не будучи несправедлив, пусть имеет Он громкую славу несправедливости, чтобы быть замученным во имя справедливости… И пусть идет Он твердый посреди смерти, почитаясь несправедливым в жизни, будучи же справедливым… Будучи в таком положении, Справедливый будет сечен плетьми, пытаем, связан, Ему выжгут глаза, в заключение же всех страданий Он будет распят…» (361 с – 362 а). (Под «выжигаением глаз» здесь надлежит понимать их воспаление от гиперемии при распятии.) Своеобразной иллюстрацией этого платоновского пророчества является орфическая икона 3 в. до Р.Х. с надписью «Орфей Вакхический», на которой запечатлен образ распятого Сына Божьего.

Платон является подлинным основоположником греческого тринитарного богословия, впоследствии усвоенного и развитого христианством. Три ипостаси Бога, которым в христианстве соответствуют Отец, Сын и Святой дух, у Платона и платоников именуются Единым, Умом и Душой. Первое выражение тринитаризма в греческом богословии содержится во 2-м платоновском письме, в котором философ, отвечая на вопрос Дионисия о природе Первопричины, заявляет: «Все тяготеет к Царю всего и все совершается ради Него, Он – причина всего прекрасного. Ко второму тяготеет второе, к третьему – третье» (312е).

Именно в среде орфических мистиков возникла исихастская техника обожения, которую прославили уже христианские мистики. Первое упоминание об исихазме относится к 6 в. до Р.Х. и касается приверженцев учения Пифагора, которое, как уже указывалось, представляло собой течение внутри орфизма. По свидетельству Диогена Лаэртия, Божественный Парменид «учился у Ксенофана, но последователем его не стал, а примкнул к пифагорейцу Аминию… Аминий, а не Ксенофан обратил его к исихии» (IX, 3, 21) (Гаспаров переводит «к душевному миру», Лебедев – «к созерцательной жизни»). Вспомним призыв Христа из Евангелия от Матфея: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (11, 28-30). Использующееся здесь слово anapausis (покой) по смыслу совпадает со словом hesychia.

Кроме того, Христос называет свое учение «игом» (zygos). Русское слово иго и греческое слово zygos происходят от одного и того же индоевропейского корня, от которого происходит также и санскритское слово йога, которым именуется техника обожения у индоариев. В данных словах этот корень означает, конечно же, не «угнетение», а «соединение» – связь между человеком и Богом (ср. лат. religio). Примечательно, что при принятии Тибетом буддизма (напомним, что Будда почитается Православной церковью в лике святого, как царевич Иоасаф-Боддхисатва) слово йога было переведено на тибетский язык как налджор (успокоение, т.е. исихия), а йогин – как налджор-па (исихаст). Это вновь показывает нам, сколь древними арийскими токами питается учение Христа.

Вячеслав Иванов также отмечает, что «родство и взаимное тяготение Дионисовой веры, вдруг преображающей в глазах “вакха”-тирсоносца юдоль земную в блаженную Нису, этой огнем крестящей веры, чрез которую человек теряет свою душу, чтобы вновь обрести ее, – и первоначальной, существенно экстатической стихии христианства – чувствуется, вопреки особенно ожесточенным нападениям христианских апологетов на все, что от Диониса в язычестве: эта вражда именно объясняется – боязнью соперничества» (Религия Диониса. С. 135).

«В евангельских притчах и повествовании мы встречаем непрерывную череду образов и символов, принадлежащих кругу дионисических представлений. Виноград и виноградник (ampelos Dionysou); виноградари, убивающие сына хозяина в винограднике, – как титанические виноградари в винограднике умерщвляют Вакха, он же непосредственно сын Диев, рожденный из чресл небесного отца; рыба и рыбная ловля (Dionysos ichthys, – как ichthys, наравне с Орфеем, – символ Христа; Dionysos alieus); чудесное насыщение народа хлебами и рыбами; хождение по водам и укрощение бури; полевые лилии и дети, играющие на флейте; облик сына человеческого, как гостя и хозяина пиршеств и участника веселий, как жениха, окруженного девами, несущими светильники, как пастыря и как агнца; мед и смоковница, огонь осоляющий, и семя, не оживающее, пока не умрет; отмена поста для сынов чертога брачного, и обещание нового вина в жизни новой; причащение хлебом и вином на жертвенной вечере (как в вакхических мистериях); вход в Иерусалим на осле (животное Диониса) среди вдохновенных кликов и в окружении пальмовых ветвей; эпифании и очищения; миро и слезы женских молитвенных восторгов; в четвертом Евангелии – претворение воды в вино на свадебном пире, речи о воде живой, о виноградной лозе, о съедении тела и выпитии крови Христа, – все это намечено в прообразах Дионисовой религии, как намечен и самый жертвенный облик Бога и человека вместе, родившегося от земной матери, по успению своем взятой на небо, преследуемого и бегством спасенного во младенчестве, распространяющего свое внутреннее царство в охваченных священным восторгом «обратившихся» (metanoia, metatrope Евангелия), забывших и презревших земную действительность душах людей, – странствующего по земле с своим божественно-беззаботным и детски-радостным сонмом, – часто не узнаваемого под новыми ликами своих явлений, окруженного непрерывающимся чудом, удаляющегося из враждебной толпы, – наконец, плененного врагами, страдающего, убитого, погребенного, женщинами оплаканного, воскресшего, взошедшего на небеса до своего нового молнийного явления…» (там же, с. 134-135).

Подведем итоги. «Авраамизм» – выдумка иудеопротестантских теологов. Тора говорит о том, что бог Яхве явился Аврааму и обещал произвести от него большой народ, во владение которому будет отдана земля Ханаана. Знаком договора между Яхве и Авраамом стало обрезание крайней плоти (обычай, известный с глубокой древности у народов Ближнего Востока и Северной Африки). Вот, собственно и все, что сообщает об «авраамизме» Тора. То же, что ложно вкладывают в это понятие иудеопротестантские теологи и те, кто слепо им следует (единобожие, конечная линейная история, моральный индивидуализм и т.д.), не имеет никакого отношения ни к Аврааму (являющемуся, впрочем, вполне вымышленной фигурой), ни к иудаизму, как таковому. Эти религиозные идеи были впервые явлены в божественном откровении порядка трех с половиной тысячелетий назад арийскому пророку Заратуштре. Именно из зороастризма они перешли в христианство, ислам и (в наименьшей степени и позже всего) иудаизм.

Другим важнейшим источником христианства, как мы показали, является греческая мысль. В ней были разработаны идеи о Богосыновстве и Богочеловечестве, находившиеся на периферии внимания зороастрийцев. Происхождение христианства может рассматриваться двояко – с точки зрения внешней и внутренней. При взгляде извне, с точки зрения позитивистской истории религий, христианство представляется комплексом заимствований из зороастризма и эллинизма. С внутренней, собственно религиозной точки зрения, которой придерживаемся мы, в христианстве проявились в отчетливом виде те идеи, которые в качестве пророческих прозрений бытовали у иранцев и греков, а также, хотя и в меньшей степени, у всех народов арийского корня. Ни с той, ни с другой точки зрения христианство не является производным от иудаизма. Присутствие в христианстве и позднем иудаизме некоторых сходных идей объясняется их заимствованием евреями из арийских религий.

Учение Христа в том виде, в котором оно изложено в Евангелиях, не имеет ничего общего с иудаизмом, как таковым. Что касается расового происхождения Спасителя, то оно является вопросом историческим. История, в отличие от метафизики, является областью веры. Знание в ней невозможно в силу единичности и неповторимости ее материала. Поэтому невозможно доказать, что Христос был арием и не был евреем, как, впрочем и опровергнуть это. Данные истории могут лишь подкреплять или подрывать веру, основания которой для разума недоступны. С нашей стороны возможно было лишь привести в достаточном количестве данные, способные подкрепить веру в то, что Христос был арием, что мы и сделали. Церковь учит нас, что Христос был совершенным Богом и совершенным человеком. Поскольку из всех людей арии ближе всего к совершенству, при воплощении он должен был принять именно арийскую плоть.

Совершенство означает близость к божественному, но тем самым оно означает и отдаленность от тварного. Естественно поэтому, что арии являются наименее материальными из всех людских родов, только в них через плоть просвечивает Дух. Поэтому глупыми являются сетования «язычников» на то, что христианство де отравило ариев заимствованным из иудаизма пессимизмом. Пессимизм иудаизму изначально совершенно чужд. Иудеи до их столкновения с арийской религиозностью вообще не имели представления о духовном измерении бытия. Для ариев же, напротив, это измерение всегда стояло в центре внимания. В силу своей близости к Богу арии как никто другой остро осознают несовершенство отпавшего от него бытия. Именно поэтому экзистенциальный пессимизм является для них естественным мировоззрением. Различаться может лишь его степень – решительное бегство от всякой телесности, как у индоариев и эллинов, или чаяние коренного преобразования плоти, как у зороастрийцев и христиан.

В заключение приведем слова св. Игнатия Богоносца, свидетельствующие о том, что наша точка зрения на происхождение христианства всегда присутствовала в Церкви, начиная уже с первого послеапостольского поколения. В ответ на заявления своих иудействующих современников о том, что они готовы верить только в то, что засвидетельствовано иудейскими писаниями, апостольский отец заявляет: «Для меня древнее [иудейских писаний] – Иисус Христос, непреложно древнее – Его крест, Его смерть, Его воскресение и вера, которая от него» (Филад. 8, 2). «Не христианство уверовало в иудейство, а иудейство в христианство, уверовав в которое, всякий язык приводится к Богу» (Магнез. 10, 3).